О мертвых ангелах
На зеленый пешеходный по улице стремительно пролетела «скорая» с сиреной и маячками. Худенькая девушка в сером пальто коротко и испугано перекрестилась ей вслед.
- Тебе-то что за ***** до того? – вяло и насмешливо отозвался на этот жест пьяный дедок в рваном ватнике.
Подъехала маршрутка тусклого бутылочного цвета. Сидячих мест уже не было, последнее заняла эта странная девушка, и дедок, сгорбившись у входа, принялся допытываться у злого и мокрого от непривычной весенней духоты шофера, правда ли, что по инструкции, при аварии число трупов должно совпадать с количеством посадочных мест. Анекдот был старый, от деда ощутимо несло перегаром, и пухлая тетенька, сидевшая рядом с дверцей, утомленно закатывала глаза и крепче сжимала свою оранжевую кошелку. Шофер закурил в приоткрытое окошко и врубил радио. В раздолбанной машине внезапно обнаружилась стереосистема, из динамиков полилось нечто, в приблатненном ритме повествующее о трудностях любви большого начальника к молоденькой секретарше. На заднем сидении девочка лет тринадцати с большими серыми глазами сердито захлопнула толстую книжку. Сидевший рядом с ней мужчина многозначительно и надменно хмыкнул: книжка оказалась сборником Цветаевой. Зато радио окончательно раззадорило нетрезвого старика. Он шмыгнул носом, оперся локтем о поручень и с видом все повидавшего, усталого от жизни человека, изрек, глядя поверх сидящих:
- Вот. Вся ента любовь и есть. Хоть чем ваше время хорошо: стали про ее правду говорить. Время нынче такое: все зачем-то, а не просто так! За все платится, а за что платится, то и продается!
Кто-то усмехнулся, кто-то отвел взгляд, парочка у окна продолжила самозабвенно целоваться. Пухлая тетка всплеснула руками, апельсиновая кошелка соскользнула на колени:
- Постыдились бы молоть-то такое! Молодежь слушает!
- А что молодежь? - не отстал дедок. – Ты мне молодежью не тыкай! У тебя мужик пьет? Пьет, пьет, не моги врать! Я ж знаю, я ж сам у своей старухи пью. Вот тебе и вся любовь. И у них так будет: от стакана до зарплаты. Хех. А кто без стакана – у тех за деньги! За деньги все можно, они-то знают. Вишь, молчат.
- Молчат, чтоб с тобой, старым дураком, не спорить! – гневно и почти слезно воскликнула тетка.
- А шо спорить-то со мной-то? Я ж правый! Ты их спроси, как есть правый! – он гордо и неровно вздернул подбородок, отчего слегка приложился головой об потолок салона. С того места, о которое он ударился, слетела весело разукрашенная бумажка «Место для удара головой». Дед насупился и наступил на нее выпачканным в глине сапогом.
- И вообще, - сказал он, как-то сразу слегка протрезвев и озлобившись, - еще философ какой-то там умный сказал, что любовь, она, зараза корыстная. Что мы не кого-то любим, а себя в ком-то! О! – он очень возгордился вспомненной цитатой и наставительно поднял указательный палец. – Так что бесплатно ничего не бывает. Всем от другого человека что-то надо. Хотя бы ж знать, что ты кому-то нужен, и то – корысть!
Дед ощутимо развеселился, чувствуя себя мудрым и великим. Он сурово оглядел обращенные к нему затылки и профили пассажиров и каждого строго вопросил:
- Ну? И хто умеет любить бескорыстно скажете, хто?...
Спорить с ним никто не хотел. Ни девочка с томиком стихов, ни циничный мужчина в плаще, ни влюбленная парочка, ни тетка с кошелкой, ни водитель, и никто другой. И только худенькая девушка в сером пальто смотрела на него спокойно и ласково, и чуть улыбалась чему-то.
Почему-то деда это оскорбило:
- И зря улыбаешься! Ты меня слушай, я тебе в деды гожусь, а ты – соплячка зеленая. Поживешь – узнаешь: никто любить не умеет бескорыстно!
Пассажиры молчали, радиоволна зашипела и смолкла, и в этом мгновении тишины голос ее прозвучал звонко и ясно:
- Ангелы умеют!
Пассажиры рассмеялись негромко, дед возмущенно крякнул:
- Во дури-то, во дури! Ничего, жизнь испра-а-а-авит. Она всех правит. Нету никаких ангелов. Время такое, я тебе говорю. Мож, и были, да. А теперь вон – голубей видела, если машина переезжает? Вот тебе и ангелы твои. Мертвые все. Мертвые, как голуби на дороге раздавленные. Мертвые они все, ангелы, мертвые, ангелы, как голуби на дороге. Мертвые ангелы, мертвые, мертвые ангелы…
Он все повторял и повторял это, угрюмо уставившись в пол. Отчего-то все почувствовали себя неуютно и как-то сгорбились, сжались, отшатнулись друг от друга, будто старик только что рассказал прилюдно самую страшную и стыдную тайну каждого. Девушка в сером пальто погрустнела и отвела взгляд за окно. Водитель с размаху врезал ладонью по магнитоле, радио умолкло. Машина остановилась у обочины:
- Приехали, - буркнул он, - Металлострой. Дальше на Никольское сверну.
Странное облегчение вдруг овладело людьми, все обрадовано зашевелились и стали быстро выходить. Старик вывалился первый и поплелся вдоль чахлых тополей куда-то вдоль по улице, размахивая руками и пиная придорожную пыль.
В маршрутке скоро осталась только худенькая грустная девушка. Она подвинулась поближе к окну и склонила голову к плечу. Машина тронулась с места и быстро миновала обветшалую стену старого монастырского двора. Последний солнечный луч уходящего дня отразился от золоченной маковки колокольни, скользнул по лобовому стеклу и улетел куда-то в зыбкие, реденькие сумерки. Машина шла быстро, мерно, и девушка скоро заснула. Во сне тень и печаль сбежали с тонкого лица, и вернулась прежняя тихая нежность.
Водитель мудро улыбнулся серому росчерку ее отражения в зеркале заднего вида. Он знал, что ангелы бессмертны.
(с) Лалайт Араниэль