Из Тьмы. Возвращение

От автора.

"Из Тьмы. Возвращение" является прямым продолжением рассказа "Из Тьмы. Исход" ("Out of the dark…"), связан с ним действием, идеей и образами главных героев, а также содержит рефлексию на события, описанные в первой части. В то же время, "Возвращение" является fan fiction по роману Ольги Александровны Чигиринской "По ту сторону рассвета". Для адекватного и полноценного восприятия рассказа очень советую – и прошу – ознакомиться с "Исходом". Конечно, тех, кто его не читал ранее. Остальным – спасибо, что дождались и приятного прочтения! Надеюсь, оно таковым и окажется. :)

Следует также оговориться, что "Исход" был задуман после и "вырос" из идеи "Возвращения", из образа главного героя и отвлеченных размышлений. А вот написан был раньше.

Правовая оговорка: все права на упоминающихся здесь героев романа "По ту сторону рассвета": Аэглоса, Вильварина, Эллуина и Эдрахиля – принадлежат Ольге Чигиринской, и могут быть сняты из текста по первому ее требованию.

Beta read: Erynel. Все оставшиеся ошибки – мои.

Благодарности:

Ольге Чигиринской – за Книгу, вдохновение и Свет.

Erynel – за вычитку, терпение, огромную помощь, сестринскую любовь и поддержку. За Ключи. Без нее этого всего бы не было. А я сама была бы совсем другой.

Alfgar – за чудный стих, ее легкокрылый талант, доброту, улыбки и встречу.

Dagmor – за дружбу, радость, за все то немалое, что сделалось и свершилось благодаря ей.

Adelvine – за estel и amdir. За Свет ее fea. За крылья. За любовь. За смех и грусть. За то, что безропотно несет нелегкое бремя старшей сестры.:)

Kirena – за то, что она есть, и такая, какая есть. Вам мой поклон, Леди ваэли!

В автора можно покидать тапочками и другими – не тяжелыми! – предметами: в ЖЖ или через почту: Laerhen@yandex.ru. Буду рада!:)

Из Тьмы…. Исход.

Берен поскальзывается, срывается с кочки и, взмахнув руками, шлепается в трясину, в стылую черную жижу…<…>

- Руку! – сквозь грязь, залепившую глаза, он видит протянутую ладонь – узкую, как у девицы.… Вцепляется в нее как клещ – и чувствует силу мужской руки, что тянет его к мосткам…

Как звали его, этого эльфа? Он не запомнил…

…Чаши зла и добра взвесив,
Память прежние дни вертит...
За рекою вздохнет ветер,
Объясняя мне смысл смерти.

Такой холодный и мокрый воздух бывает только на море. Или над Нарготрондом. Эленирэ подставил лицо стылому терпкому ветру. Широкая терраса нависала над рекой, внизу из скальных пород вырывались потоки воды – Нарог возвращался к свету из-под земной тверди. Шумела река – под ногами, ветер – над головой, дождь – по перилам, прямо под пальцами, по ладоням. Серые глаза менестреля заливало низкое облачное небо. Тучи, тяжелые, низкие, от виднокрая до вершин окрестных гор.

Здесь, в Эндорэ, так часто шли дожди. Он никогда не видел таких дождей дома.

Дома, там, в Амане Утерянном, не было еще света Анор и Итиль – их не заслоняли тучи. Нити дождя сияли в свете Древ – то золотом переливались, то серебром, а в час смешения света – менялись каждое мгновение, мерцали, светились, сияли.

Если бы его спросили, как она звучит, великая Песнь Творения, он сказал бы, что знает наверняка.… Он слышал ее и чувствовал. Один раз в жизни – но надо ли больше?…

Час смешения света… Струны – золотые и серебряные – от небес до земли, с немыслимой высоты – к каждому камешку, листику и пылинке…

Маленький нольдо стоит на коленях посреди опустевшей улицы, запрокинув голову, подставив лицо и тело струям дождя. С длинных темных волос стекает вода, за ресницы цепляются крупные теплые капли, сбегают дорожками по щекам, горячие и соленые…

Он и не знал, что плачет – просто восторг и радость целой Арды пропитывали hroa и fea, наполняли всю суть каким-то радостным трепетом, будто держишь в руках сердце Мира и чувствуешь, как оно бьется - в унисон с твоим собственным.…А еще вся Арда звучала – каждая былинка и пыль, каждый глоток воздуха, каждая капля… Могучее дыхание Моря и голос Неба, звон Ветра и пение Земли.… И разноголосый смех каждой живой малости…

Маленький нольдо упал на мокрые камни мостовой, прямо в воду, весело бегущую вниз с Туны. Протянул маленькие ладошки, подставил их под струи дождя…

Струны… серебряные и золотые... и каждая звучит – в самом сердце…Он закрыл глаза и просто слушал.… Слушал, будто само сердце раскрылось в груди.…И больно – и сладко.…И слёзы – и радость…

Когда его нашли, он был почти в забытьи, распахнутые серые глаза неотрывно смотрели в небеса, hroa было слабым и бесчувственным… а fea… fea витала далеко…

Испуганная мать подхватила его, малыша, на руки, прижала к груди горячую головку:

Он посмотрел на нее сияющими счастливыми глазами и улыбнулся, спокойно и сонно…

- Арда, Песнь… живая… - он замолчал и через мгновение уже крепко спал, свернувшись клубочком в руках матери.

Мать баюкала его, закутав в плащ. И, не выдержав, посмотрела на стоявших рядом мужчин, что кинулись на поиски пропавшего ребенка. Испуганный Элевальдэ прятался в полах отцовского плаща, неотрывно глядя на брата – он, как никто другой, знал, что с Эленирэ случилось Что-то.… Отец смотрел на спящего сына строго, пряча за суровостью тревогу и растерянность. Стоящие вокруг эльдар молчали. Лишь Финдарато, по первому зову устремившийся на поиски вместе со всеми, задумчиво и светло улыбался чему-то…

Юный лорд положил руку на плечо кузнеца и тепло улыбнулся:

- Не волнуйся,…. Все хорошо. Просто в твоей семье сегодня появился Мастер. Менестрель, я полагаю….

Эленирэ улыбнулся воспоминаниям, сердце накрыла теплая и горькая волна….

Дождь там, дома, был ликованием и радостью, красотой, драгоценным даром небес.

Здесь, в Эндорэ, тучи скрывали от глаз и солнце, и луну. Свет был рассеянным и серым – днем, а ночь под куполом туч становилась непроглядной, темной.

Здесь дождь был холодным, от крупных, тяжелых капель зябли пальцы. У Эленирэ теперь почти всегда стыли руки. Он часто мерз.

Особенно плохо приходилось в первые годы, в Минас-Тирит, на севере, зимой, когда Ард-Гален засыпал снег, а верховья Сириона закрывались льдом. И пасмурными ночами менестрель выходил один из замка. Он, не отрываясь, смотрел на снег под ногами и шел, шел, шел, шел.… И сердце вновь сжимали ледяные клыки Хелькараксэ. И за спиной – плечом к плечу вставали тени. И в замерзшем зеркале речного льда он видел свое лицо. И не совсем свое – когда отражение чуть подрагивало, и взгляд его наполнялся улыбкой…Элевальдэ, indonya…

Утром он возвращался обратно, в крепость. Закрывался в комнате, смотрел из окна на рассвет.… Однажды пришел Финдарато, долго молча стоял рядом, смотрел вместе с ним в стылое зарево.

- Весной я уеду в Гавани, к Кирдану… Ты не хотел бы отправиться со мной?

Он молча кивнул. Каково это будет – слышать рядом звонкие голоса тэлери, видеть белокрылые ладьи, паруса, чаек, ветер…

Но быть может, там, над морским простором, разожмутся клыки, сжавшие сердце?

Они помогали строить укрепления Бритомбара и Эглареста. Тесали доски, ковали, смолили канаты. Эленирэ, сын кузнеца, как когда-то его брат, взялся за кузнечный молот. Искусство кователя было в крови. В звоне металла и ярости кузнечных мехов пела радость и сила. Странное чувство владело менестрелем в такие минуты. Прикосновение. Обретение. Как будто погибший брат вновь вставал за плечом. И как раньше мелодию на струнах – руки творили дивные вещи: вензеля, витые крюки, легкие, метко летевшие стрелы….

И казалось: вот-вот над водной гладью, над волнами, как ладья белоснежный парус, сердце вновь распахнет крылья.... И уймется холод в груди…. Не помогло…

Снова тучи над Эндорэ. И зябнущие руки. Пустота в груди, под плащом…

Почему облака плачут?
Им нездешний покой снится.
Почему так рассвет мрачен?
Почему не поют птицы?*

Легкие шаги по влажным плитам балкона, теплое прикосновение руки – к плечу и разума – к разуму.

- Мне нравится Нарготронд.… Здесь так странно чувствуешь себя.… Он вовсе не похож на Тирион, как Химринг, но здесь так спокойно и светло. Как дома….

- Что за музыка звучит в твоей душе нынче, о менестрель?

Если не оборачиваться, то странным образом на мгновение тень прошлого накроет сущее. Если не видеть серебряных – дивных для нольдор – волос, лишь ощущать тепло чужой fea. Альматиэ бы обнял рукой за плечи, заглянул в глаза и стал бы говорить. О чем угодно – о снеге, о небесах, о реке….

Теплая и легкая рука скользнула по плечам, синие глаза лекаря встретились с серыми менестреля.

Нет, не то, иллюзия… Он молод, он синда, и свет его fea совсем иной…

- Я не могу исцелить твою боль, потому что никто не может. Только валар. Или ты сам. Я не видел Аман и Свет Древ. Я не видел Хелькараксэ. Расскажи мне, Элерин…

- Ты знаешь все, Аэглос. Ты слушал наши песни, тебе рассказывали, а может быть, и показывали. Ты и так знаешь то, о чем спрашиваешь…

Странно было привыкать к синдар и их языку. Эленирэ долго дивился, слыша, как переложили его имя на синдарин. Оно звучало теперь как-то странно, незнакомо, чуждо… но он и сам стал совсем другим. Менестрель вдруг грустно улыбнулся целителю:

- У тебя был брат? – ласково и печально улыбнулся в ответ Аэглос, - я не знал....

- Не удивительно. Я не люблю об этом говорить.

- Эле-вальде… - нахмурился Аэглос, пробуя на вкус квэнийское слово, - это имя несет радость…

Глаза менестреля стали серыми-серыми, как тучи над головой

Аэглос задумчиво улыбнулся, посмотрел на него внимательно, кивнул на прощание и исчез.

Эленирэ снова окунулся в дождь, и вокруг зазвучали струны. И поплыла, поплыла перед закрытыми глазами головокружительная высота Пелори в серой дождевой дымке. То, чего он никогда не видел, - обычный дождь в Недостижимом Амане, обычные тучи, заслонившие Ариен. Серебристые корабли на серебристых волнах, в серебряной сетке дождевых нитей. Белые башни Тириона, заштрихованные наискосок…. Тоска…. Щемящая, скорбная тоска….

Теплая волна чьей-то fea влилась в горькое видение, и за Тирионом открылась равнина, вся в шелковых, цветущих травах. Холодные дождевые капли падали на тонкие, нежные листья, и травы никли к земле, все в сверкающих хрусталиках силимы. Будто россыпь сияющих звезд. Смеющийся, свежий ветер где-то за стенами Валимара раскачал сотни серебряных колокольцев, и блистающая россыпь звездных капель на траве зазвенела сотней голосов…

Серебристую безмятежность взорвало крохотное яркое пятнышко, трепетный, радужный росчерк. Маленький изящный мотылек вспорхнул над равниной, и дождь окрасился тысячей ослепительных красок…

Эленирэ рассмеялся и посмотрел в глаза стоящему рядом эльфу:

- Никто не умеет видеть дождь так, как ты, Эленирэ.… Спасибо и тебе.

Эленирэ был менестрелем. Он не сочинял песни, он просто видел их… в шепоте ветра в листве, в звоне капель дождя, сиянии утреннего неба, в далеком женском смехе и нежном шелесте страниц древних книг… Слова складывались узором, вязью, почти зримой, осязаемой, сверкающей…

Каждое слово имело звук, форму и цвет. Каждое слово имело свой аромат, неповторимый привкус и оттенок. Он складывал их, как тирионские мастера собирают причудливую завораживающую мозаику витражей из разноцветного стекла...

Он видел каждое слово. Кроме одного. Ненависть. Он подумал об этом лишь однажды и удивился.... Слово было пустым. Бесформенным, слепым, немым.…Как кусок железной руды в отцовском горне – еще не существующая вещь... Он все спрашивал Перворожденных, тех, кто пришел оттуда, из далеких и чужих Земель-во-Тьме, зачем они придумали это слово. Что за облик у него был. Ему отвечали лишь грустной горькой улыбкой. И он не вспоминал о том до поры…

Он впервые вкусил это слово много лет спустя, здесь, в Эндорэ… Оно сплавлялось в душе, как сталь под молотом кузнеца постепенно превращается в клинок, обретая форму, суть, бытие… Он познал Ненависть, глядя в бессмысленность и злобу, в пустоту глаз первого встреченного орка…

Ненависть пахла кровью и солью Альквалондских Гаваней. У нее был цвет обугленных стволов погибших Древ и черной раны в сердце Высокого Короля Финвэ, отблеск зарева над горящими ладьями и сполохов безумия в глазах Феанаро. Она была мертвенно-ледяным бураном надо льдами Хелькараксэ... У Ненависти не было формы, ибо суть ее была – Тьма и Пустота. Менестрель увидел ее и задохнулся. Он чувствовал, будто падает вниз, в огромную необоримую воронку, какие остаются за гибнущим кораблем. Ненависть звучала криком ярости и боли, стонами, хрипами и клекотом льющейся из порванного горла крови…

Они искали места для стоянки и ушли довольно далеко от воинства – лорд Эдрахиль, Эллуин, Рамавойтэ и Эленирэ… Нападение было внезапным и яростным, из густого подлеска выбежали странные существа и набросились на них.…Спутники выхватили мечи, зазвенела сталь.…И лишь Эленирэ смотрел на бросившегося к нему полузверя и от невозможности происходящего не мог ни двинуться с места, ни думать, ни кричать. Это был воплощенный ужас. Эта тварь существовать не могла, как Смерть не могла обрести плоть. Не должна быть, но есть… Неназванное Нетворенное…

Это существо было рождено эльда. Радовалось и страдало, смеялось и плакало, воплощало Красоту Мира и радостно несло в Мир эту Красоту.… ЖИЛО.…Когда-то, но не теперь. Что за мука так искалечила плоть, оставив в нем жизнь, но убив fea?.. Чья рука посмела так надругаться над Жизнью?…Кто мог? Только Он…Темный Вала. Мелькор.

"Ненавижу", - подумал Эленирэ, глядя во тьму пустых глаз орка, - "Как же я ненавижу тебя, Моргот…"

Ударить недвижного менестреля орк не успел, подбежавший Эллуин взмахнул мечом, и Тьма отхлынула от fea менестреля.… Эленирэ пошатнулся, но Эллуин успел приобнять его за плечи, помогая устоять.

Нестерпимо кружилась голова. Эленирэ задыхался, судорожно хватая воздух. Во рту остался стойкий отвратительный привкус, будто глотнул чужой крови. Губы онемели и не слушались, ответить он не сумел...

Оссирианд. Край лесов и семи рек. Край косых летних дождей, ароматных весенних лугов и осеннего золота… Осень, никогда не виданная ими в Амане, укрывала ныне эту землю волшебным плащом...

Эленирэ никак не мог понять, отчего так сладко и тонко щемит сердце при взгляде на эти золотые и алые леса, с яркими прожилками елей и сосен… Осень – предвестница умирания... Чарующая, завораживающая и ласковая… Тихая и светлая печаль…

Лаиквэнди показывались редко, хотя почти все время путники ощущали осторожную слежку. Но таков был Финдарато – к нему тянулись мирроанви, в том был один из его бессчетных даров. И вскоре по вечерам, вначале редко, но все чаще и чаще, к их костру стали пробираться из Леса кое-кто из лесного народа.

Финдарато слушал радостно и вдохновлено все, что рассказывали ему – о Крае Семи Рек, об Эпохе Звёзд здесь, в Срединных землях, О Ленвэ и Денеторе, о Первой битве и Пробуждении – здесь многие знания хранились чище и бережней, без прикрас и пересказов, которыми изобиловали летописи Менегрота…

Лаиквэнди слушали Финдарато, дивились или смеялись, внимали мудрым речам и пели иногда…

Крохотную полянку на берегу Леголина плотной стеной обступили сосны. Высоко-высоко, под самыми звездами, ветер ласкал их пушистые ветви. А внизу, у земли, воздух был недвижим, и с воды медленно наползал мягкий седой туман. Его косматые пряди цеплялись за кустики черники и багульника, оседали; отсыревшая палая хвоя странно и остро пахла грибами и – чуть-чуть – земляникой. В сумерках лес становился звонок, любой звук разносился над Леголином на многие лиги. И казалось, что звучит вся ночь: вековые сосны, ветер в вышине, сухой тростник, река, туман и огромные яркие звезды на жемчужно-сером небе…

Какая-то волшебная ночь, почти как дома, на праздник Звезд. Эленирэ перебирал струны арфы, они вздыхали под пальцами нежно, без слов, без мелодии. Зачарованная ночь. Колдовство…

Воздух всколыхнулся мягкой волной, из осеннего Леса дохнуло родным и сладким запахом.… Сверкнуло искрой воспоминание, целую жизнь назад звучавший разговор…

Тревожно заколотилось сердце, Эленирэ медленно поднялся, вглядываясь в золотистый сумрак. Где-то в чаще вспорхнула птица, небосвод подернулся серебристой дымкой, сквозь нее ярче и чище проступили крупные осенние звезды, меж деревьев разомкнулся плат тумана, и на поляну шагнула Она…

Сколько раз Владыка Ирмо пересекал их fear в царстве снов? Сколько раз ее тень мелькала в хороводе танцующих nissi Тириона, скользила неясным отблеском по залам родительского дома?.. Ей он пел, юный, восторженный и влюбленный в целый мир, когда лишь первые звуки рождались на струнах его арфы.… Ею бредил, ее видел, когда девы нольдор и тэлери плакали, слушая его песни.…Ее звезда сияла лучом estel над смертью и отчаянием Хелькараксэ.… и вот свершилось…

Она села у костра, зябко кутаясь в широкий зеленый плащ, капюшон упал на плечи и светлый взгляд незнающих спокойных глаз улыбнулся застывшему менестрелю.… Ночь клонилась к рассвету, бледнели звезды, на востоке небо стало синим-синим, а на западе – чернильно-черным. У костра неспешно говорили, иногда – смеялись. Лишь они двое сидели совсем рядом, глядя друг на друга, и молчали. И струны арфы пели им мелодию колдовской осенней ночи.

Я люблю тебя... Но нужны ли слова, если fear сомкнулись, как две ладони?…Я люблю тебя – ты моя звезда, ты мой Свет среди горя и боли. Ты – исцеление мое, ты - мое благословение, ты – надежда, ты – дорога, зовущая Домой…

И в ответ – сияние звезд в бездонных глазах – как обещание Помнить и Ждать….

Утро умыло росами травы и листья, в чаще проснулись птицы, у виднокрая занялась заря. Чистое, звонкое утро пришло в Край Семи Рек и рассеяло ночные чары. Хрустальный холодный воздух разогнал туман, зажег алые блики на водах Леголина. И неслышно, как ночное наваждение, исчезли в Лесу лаиквэнди. Эленирэ сидел, прислонившись к стволу векового бука. Над ресницами плыли грезы и звезды. Она исчезла с первыми лучами зари. Но остался теплый свет ее fea, да зеленая лента в темных волосах менестреля.

...И было время петь - и голос пел,
Ведь истина была прекрасной и святой.
И стало время слез - и онемел
Певец, моля Отца об участи иной,

Как в кузнице - не знавший ремесла,
Как в битве тот, кто с юности беспечен...
И Немота на голос снизошла,
Как ветер на оплавленные свечи.

И эта тишина моей души,
Где даже струны плакать перестали,
Вплетает в косы темные твои
Серебряную нить моей печали...

Эленирэ тихо и светло улыбнулся своим мыслям. Увидел удивленные и задумчивые лица друзей. Встретил лукавый, добрый взгляд Финдарато, резко поднялся на ноги, подставил лицо студеному ветру, кинувшему навстречу охапку росинок с нижних веток, раскинул руки и рассмеялся….

Вся эта сумасшедшая осень наполнена была предчувствием чуда. Это как будто на небе загоралась путеводная звезда, и свет ее становился ярче с каждым прошедшим днем. Эленирэ не знал, чувствовала ли это вся Арда, все эльдар, весь Нарготронд, но среди тех, кто вместе с Финдарато путешествовал тогда по Оссирианду, царило странное воодушевление и веселье, как в канун близкого праздника. Великого чуда. Радостное предчувствие рождало смех, и они смеялись, пели, шутили. Летели и становились самим терпким осенним воздухом звонкие голоса.

Это свершилось тихой холодной ночью, когда Финдарато уехал на охоту, к долго звавшим его Майтимо и Макалаурэ. Он вернулся один, на рассвете, и густые сполохи медленной осенней зари окутывали его тонкую фигуру золотым ореолом. Он подошел, сел к умирающему костру и долго молчал, а крохотный лагерь мгновенно проснулся, ибо каждый знал в сердце своем – свершилось.

И они узрели эту Звезду, Звезду Истины и Мечты, когда он – не король, но брат – поднял на них полные светом глаза и прошептал:

И они долго сидели рядом с ним и молчали, глядя друг на друга счастливыми, полными беспричинных слез глазами, ибо далекая estel, которую указал им Король тогда, во льдах, перед ликом Тьмы, обрела бытие…

Черное зеркало воды. А в нем – огромные яркие звезды, как напоенные Первозданным Светом хрусталики силимы. Вода недвижна, и кажется, что, коснувшись ее рукой, встретишь холод черненого серебра. Праздник середины лета в Дориате. Россыпью – искорки звезд на небе, и на земле – звезды лесных костров. Где-то за путаницей ветвей поют, звенит арфа, лютня и свирель причудливо сплетают голоса. Где-то танцуют и смеются. А здесь, в черном зеркале Эсгалдуина опрокинуто звездное небо…

Эленирэ завораживала черная гладь речной воды, тонкие пальцы парили над поверхностью, не решаясь всколыхнуть и разбить сияющую безмятежность. Он не любил шумных празднеств, и когда, смеясь, его звали бросить вызов здешним менестрелям, лишь сумрачно отшутился:

- Я уж тогда дождусь, пока aran соберется в Химринг. Вызову Макалаурэ…

Он ни на один, самый теплый костер не променял бы это черное зеркало реки, полное звезд, и ни на каких веселых дориатских менестрелей – того единственного синда, что сидел рядом, хрустальную печаль в его глазах.

Как странно похожи они были – темными прядями волос, серыми глазами, высоким ростом, тонкими сильными пальцами, Даром видеть и Даром петь…. Как странно они разнились – синда и нольдо. Но той звездной ночью у кромки воды сидели не два эльфа из разделенных окровавленными Гаванями племен, но два менестреля. Просто сидели, молчали и слушали ночь.

Пальцы Эленирэ снова порхнули у самой черной глади, будто не решаясь тронуть струны этой дивной ночи, нарушить течение Музыки, что так слышна была сегодня.

- Тронь воду, Элерин. Сегодня сама Владычица Мелиан ее благословляет. Быть может, вещая вода покажет тебе то, что сбудется.

- Я не хочу знать ткань бытия наперед, Даэрон.

Певец Дориата посмотрел на него печально. В глазах сострадание боролось с неприятием.

- Элерин... Скажи мне, нольдо, зачем вы пошли за убийцами, к тому же предавшими вас самих?**

Сколько раз! О, сколько раз.… Если бы Эленирэ знал ответ. Если бы ответ существовал…

- Тот, кто любит, всегда разделяет участь любимого...** - прошептал нольдо, опустив голову. Тени вставали за ним из густой, почти бархатной на ощупь летней ночи. Теплый воздух, напоенный ароматом трав и звездным светом, скользил сквозь них, и вспыхивала искорками изморозь на ресницах и волосах. Эленирэ ощутил запах мороза и снега, хлесткий удар ледяного ветра по лицу…. Скулы вспыхнули алым.

- У нас была estel, Даэрон. Мы шли за ней, мы не желали умирать!

- Послушай.… Ты веришь своему Королю? Так и мы поверили своему. Там, во льдах... Он шел за Истиной и за Мечтой, мы шли – за ним.

- Твой Король мудр, - кивнул Даэрон, и слегка усмехнулся, - но мне не понятна та estel, что ведет его…. Люди?.. Слабодушный младший народ. Они слишком слабы перед ликом Тьмы. Они несут смерть в себе….

- В смерти? Как можно? Есть ли смысл в смерти, нольдо? В безвременном конце, что забирает их, едва успеют родиться, как костер поглощает щепки.… Что за Свет ты углядел в смертности?….

Эленирэ улыбнулся своим мыслям. Ночь перед ним ожила, всколыхнулась сиянием белых стен немыслимо, навечно далекого Города…

- Мой отец – кузнец в Тирионе… он выковал однажды для моей матери самую прекрасную из серебряных роз.… Он вложил в работу всю любовь свою, всю нежность, все тепло.… Все восхищались ею, она была великолепна, это творение искусных рук… Я говорил: отец – ты Мастер…. Он горько усмехнулся и повел меня в сад, сорвал с куста бутон розы, и я долго смотрел на два цветка – алый и серебряный, почти одинаковые.… Почти.… Но.… Все же…

"Я не знаю, отец… Я не понимаю... твое творение прекрасно, но живая роза... она несовершенна, она…. Она…" – я не находил слов.

"Она жива, сын. Секрет в этом. Я смогу скопировать форму, каждую малость и суть, но я никогда не смогу дать ей жизнь", – он помолчал, тронув кончиками пальцев один цветок и другой. "И еще – она смертна… Она никогда не будет такой же, как теперь, ты ловишь мгновение, краткий миг этого бытия… Она совершенна и непревосходима, потому что жива – и потому, что эта жизнь так мимолетна для твоих глаз…"

- Олвар и келвар – неотделимая часть ткани мироздания, - откликнулся Даэрон. - Они уходят, чтобы вернуться в свой срок. Но Люди – лишь Странники этого мира. Они уходят навсегда, оставляя за собой необратимо измененным все, чего касались!

- Мой Король видит в этом Замысел. Не принадлежа Арде, изменяя ее и навеки уходя, Люди способны выправить Искажение…

- Отчего ты не можешь увидеть в них Свет, Даэрон?….

Синда покачал головой, улыбнулся Эленирэ тихо и непреклонно:

Много было сказано в ту ночь, и очень мало – спето. Когда звезды начали нежно блекнуть на стремительно синеющем небосводе, глубокой синевой залилось зеркало реки. От воды в свежем утреннем воздухе шел молочно-белый, редкий пар. Два менестреля молча сидели на берегу опутанного чарами Эсгалдуина, снова вместе смотрели на воду, снова молча слушали гаснущую ночь.

- Чары тают, Элерин. Сегодня каждый заглянул в ткань бытия. А мы все боимся.

- И я тоже, - тихо ответил Даэрон, и хрустальная печаль в его глазах засияла, как утонувшие в Эсгалдуине звезды. – Давай вместе коснемся воды? Посмотрим пророчества другого и расскажем потом друг другу – или нет.

Эленирэ кивнул, улыбнувшись. Два схожих – и таких разных – эльда склонились над водой. Ладони задержались чуть над самой поверхностью, а потом по синей воде кругами разбежались волны, разбивая отражения звезд. Круги от двух прикосновений пересеклись, смешались. Эленирэ почувствовал морок, туман, ткущий размытые образы перед разумом. Он закрыл глаза, и видение наполнилось цветами, звуками, тенями. Почувствовал осторожный призыв к осанвэ, и отозвался навстречу Даэрону, открывая ему свое видение.

…Великий Лес и вечный. Шумят кроны под ласковыми прикосновениями ветра. Цветут лесные травы, шелком стелятся под ноги. На поляне, меж цветов, танцует девушка, и флейта поет ей о том, что прекраснее нее не видела еще Арда ни среди смертных, ни среди бессмертных, потому что она – любима…

Эленирэ почувствовал волну радости, что объяла fea Даэрона. Он знал, как верно и безнадежно лучший менестрель Дориата - а может, и всей Арды – любит дочь Тингола и Мелиан, Лютиэн, ту, что зовут еще Звездой эльфийского народа. Он снова прикрыл глаза, чтобы синда не увидел в них ни горечи, ни сострадания: Эленирэ не показал ему, что волосы у wende были подобны пламени осенних лесов Дориата, а деревья вокруг поляны – меллорны, сокровища валинорских садов Яванны…

Видение, посланное Даэроном, опустилось на fea, будто хлынула гроза на иссушенную землю.

….Туна в рассветных лучах, дорога вьется по ней сияющим росчерком. Тихое, тихое утро над Благословенным Аманом, и все вокруг еще дышит сном, безмятежностью, миром. Такой покой, о котором он забыл даже мечтать….** Две тени у края дороги, на вершине горы облекаются в два силуэта – мужчина и женщина, обнявшись, смотрят на восток, на море, в рассвет. Тоска и боль в их глазах, и ожидание. И Вера…

На излете того лета умер Беор, которого его народ прозвал еще Старым. Он прожил долго, говорили Люди. Но для эльдар жизнь его промелькнула, как единое мгновение.

Финдарато скорбел о нем, как о друге, многие дни проводил среди его народа, силясь что-то понять, постичь, отыскать…

Эленирэ часто вспоминал тот разговор на берегу Эсгалдуина. Его все чаще мучило жуткое чувство: он незыблемо верил, что в мимолетности людской жизни тоже есть Замысел. Но почему же теперь, когда узрел его воочию, сердце болело и сжималось в страшном чувстве неправильности и ошибки?…

А еще по ночам ему все чаще снилась дорога, теряющаяся в сиянии залитой светом Туны…

Тревога поселилась в светлом городе. Тревога – как предвечерний сумрак, или как предчувствие далекой грозы. Улыбки на лицах, музыка в залах и в садах, возле заснеженных фонтанов, смех в беседках, разговоры на улицах, стук и звон в мастерских. А в глазах – тревога. Она сжимает сердце и стучит в висках. От нее кружится голова и становится душно. Тревога – как ветер ворвалась в Нарготронд. Захлопала резными ставнями, подняла пыль и каменное крошево скал.… И когда над Нарогом наклонилась ночь, вся сотканная из тонких звездных точек, огни мерцали и гасли, стоило лишь взгляду на них задержаться…

Эленирэ видел странный сон той ночью. Сон жуткий, сплетенный необъяснимой тревогой и тоской…

… От ног до самого горизонта – море травы. Необозримое море, колышущееся под ветром. Изумрудные волны бежали по ковылям, мятликам и полыни, переливались, сплетали длинные ленты из ярких степных маков. В сердце рождался сладкий покой и тишина. Эленирэ видел себя сидящим на невысоком холме, откуда виднокрай казался лишь далекой полосой в синем мареве. Эленирэ играл на свирели и ветер, вольный и могучий степной ветер вторил ему шелестом и шорохом трав.… Затем маки сменились ковылями и полынью, степь поменяла изумрудный цвет на нежно-зеленый и серебристый, а сладкий аромат – на горьковатый.…Потом запахло грозой и пылью, травы стали золотыми и коричневыми, зазвенели высохшими стебельками.…Флейта сделалась нежней, и белый плат опустился на степь, укрыл пожухлую траву, отозвался на мелодию голосом тихим и ласковым. Эленирэ знал, что – еще один перелив песни – и снежный купол потечет ручьями, выпуская из-под земли тугие, свежие ростки… Флейта смеялась, и небеса, торжественные и светлые, теплели и наливались ясным весенним солнцем…

Но солнце вставало на севере. Страшное и яростное, как пламя подземных кузниц Ауле, где работают только майяр, ибо hroa сгорает вблизи, как щепка…окровавленное солнце поднималось над виднокраем, и флейта уже не слышна была в нарастающей дрожи земли.…Чудовищный гул поглотил все вокруг, по равнине, и вправду, пронеслись ручьи растопленного снега, но не радость и жизнь они несли в себе, а слёзы. Слезы и боль Арды. Раскаленное, беспощадное светило выкатилось на небосклон, и на равнину выплеснулась стена огня…

Эленирэ очнулся в холодном поту. В тот же миг полный боли и ужаса крик всколыхнул тихие дома:

Копыта разгоряченных коней месили грязный, подтаявший снег. Эти дороги, не наезженные, засыпанные снегом и грязью, будто нарочно удерживали отряд. Но медлить они не могли. Никто не смел спросить у Финдарато, что он видел в ту страшную ночь в палантире, но каждый в сердце своем знал беду. Финдарато молчал всю бешеную скачку, стремительно вел воинов на север: лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию, а в глазах – печаль и боль. Эленирэ скакал рядом, в передовом отряде, вглядываясь в мутные предвесенние сумерки. Перед глазами все еще стоял вскипающий снег и горящая бескрайняя степь. Последние дни зимы – а на сердце холод и ужас, липкими плетями опутывающие fea. И впереди – мрак. И мрак – позади…. Будто смертельные клыки Хелькараксэ и не думали выпускать их, Проклятых, лишь зло обманули ложным видением земли, что могла бы стать им домом.… Снова холод, снова снег, снова ужас и смерть.… Но ведь завтра – завтра будет весна…

Как случилось так, что их окружили? То ли внезапно велик оказался засадный отряд орков и сзади подоспело подкрепление, то ли слишком легкой показалась победа, и кинулись без оглядки добивать убегающего врага, то ли разгоряченные ненавистью и болью, не думали уже о цене, мстя любому порождению Тьмы.… Но на Ангродовых Гатях они были уже окружены плотным кольцом. И под тучами черных стрел, под топорами и ятаганами, все редело и редело небольшое войско. За оружие взялись все. Закрывали побратимов щитами и телами, а тем паче – заслоняли Короля…

- Финдарато! Сними нараменник! Они видят тебя!

- Инглор! – у Эдрахиля от ужаса побелели губы. – Инглор! У них приказ брать тебя живым... – И тихо, почти умоляюще. – Сними, Инглор…

- Нет, - спокойно и непререкаемо, гордо вскинув голову.

А через несколько часов маленький отряд, оставшийся от войска, уже не думал выбраться к твердой земле. Это было такое странное чувство – спокойствие и холодное понимание, что этот рассвет – последний. Но кто из них боялся смерти?.. Они, прошедшие Хелькараксэ, они, видевшие Резню, осененные Проклятием, тоской по утерянному дому, ненавистью к Темному Врагу – они не боялись уже ничего…

И рубка шла страшная, безмолвная, лишь яростные крики и стоны боли нарушали звон стали. Но внезапно над топями поднялся звонкий, сильный голос менестреля. Эленирэ пел, ибо в душе его раскрыла вдруг крылья та песня, что, неуловимая, отзвуками мелькала перед ним день за днем…

Почему облака плачут?
Им нездешний покой снится.
Почему так рассвет мрачен?
Почему не поют птицы?*

Прощай, Эндорэ – земля Любви и Страданий, земля Истины и Мечты, земля Доблести и Чести. Здесь мы желали обрести новый дом, забыв о том, что Дом – он единственный, он там, где осталась Любовь, он горько и верно ждет наших шагов на светлых улицах Тириона….

Разве может так быть, mellyn,
Чтоб весна не пришла вовсе?
До последнего ей верим
И о чуде ее просим,
Что судьбу по рукам свяжет...
Только нынче весна злая,
И, того и гляди, скажет
То, о чем я уже знаю.*

Лютая приходит весна на просторы твои, Эндорэ.… И все же, все же… Чем ты ранила сердце, земля Войн и Страданий, земля сбывшегося Проклятия?… Отчего ты не отпускаешь нас, детей, давно покинувших тебя ради Светлого Края?… Отчего холодные косые дожди над поникшими травами, над увядающими лесами будут сниться нам до скончания Мира? Отчего fea вечно будет стремиться сюда, на восток, к холодным и чужим Землям –Во – Тьме?…

Чаши зла и добра взвесив,
Память прежние дни вертит...
За рекою вздохнет ветер,
Объясняя мне смысл смерти. *

Но все было не зря.… Ничто не пропало втуне. И все-таки мы умираем за тебя, о Эндорэ!…

Отчаянный натиск – последняя и безнадежная попытка отбиться, прорвать ряды тварей Тьмы… Безнадежность в глазах – и estel, упрямая, непослушная разуму estel, что щитом раскрывает над fea крылья…. Мгновения, каждое из которых – последнее в чьей-то жизни… Тела, падающие в ледяную, черную трясину – без стона, без крика…

- Райадариан! – и плотный строй орков распадается под ударом с тыла, как ночь под ярким лучом рассвета. Волна атакующих отшатывается, а в проломленные шеренги влетают всадники с копьями и мечами, молодые и яростные, будто гнев и боль Арды, обретшие плоть…

Лорд Эллуин, рубившийся плечом к плечу с менестрелем, сжал его руку горячей ладонью, на лице – изумление и безумная надежда:

- Это атани, Эленирэ… Люди Барахира пришли на помощь….

Человек на краю гати отмахнулся мечом от наседающего орка, обернулся, вытер мокрый лоб рукавом, зацепился за наручь, ругнулся. Встретил следующего противника. За спинами раздавались тяжелые удары и треск: эльдар и атани, плечом к плечу, спешно разбирают хлипкий настил.… Они работали так быстро, как могли, под дождем черных стрел, под ударами то и дело прорывающихся орков. Если кто-то из них падал, тело тут же забирала трясина…

…Битва свела их вместе там, где последние и самые отчаянные, в черной ледяной жиже, уже за разобранными гатями, закрывали отступающих.… Эльдар вода и вязкая грязь стояла выше колен, атани, более тяжелые, не такие ловкие и тренированные, проваливались по грудь…. Дальше становилось все труднее. Эленирэ тяжело дышал сквозь плотно сжатые зубы, брызги грязной воды залепляли лицо. Он уже не вел счета убитым врагам, он уже не помнил – кто он есть, кто он был, где он и что. Просто знал – еще один убитый орк – еще несколько шагов к спасению, для них, тех, кто позади… Людям приходилось совсем туго, держаться они могли только на скользких островках твердой земли… Еще мгновение, еще, удар, удар, отразить, выпад…. Боль в плече – не первая рана.. еще немного, чуть-чуть, только простоять. Не отдыхать, не останавливаться, не сейчас**…

Он пошатнулся и, наверное, упал бы, но твердая рука подхватила под локоть, подержала. Голос перекрыл грохот оружия и яростные крики:

- Спасибо, Эдрахиль, - выдохнул он, становясь на твердый настил.

- Держись, менестрель, - усмехнулся тот, - тебе еще складывать Песню об этом бое!

Эленирэ усмехнулся в ответ и шагнул вслед за лордом. Высокий, крепкий парень, что бился с ним плечом к плечу, ловко перешагивал с кочки на кочку – там, где они только что бились, не утонуть могли только эльдар.… Менестрель следил за сильными, уверенными движениями, и впервые нашел вдруг в них красоту. Силу, гармонию – совсем другую, чем у его народа, но все же… Парень поскользнулся вдруг, нелепо взмахнул руками и ухнул вниз, в трясину…

Обернуть время вспять не по силам даже валар. Никто и никогда не сможет не-сделать совершенную однажды ошибку, не-сказать произнесенные слова, не-свершить то, что случилось.… Мир поплыл перед глазами Эленирэ, будто ожившие картины накладывались одна на другую. Былые – на сущие, сущие – на будущие… Время заструилось, как тяжелая холодная вода морских глубин. Медленно-медленно тело человека погружалось в топь, медленно-медленно взлетали черные густые брызги. Эленирэ чувствовал, как сердце в груди споткнулось, а потом замерло вовсе. Юноша в падении вскинул голову, и менестрель увидел его глаза… Серые-серые…

…растерянный взгляд огромных серых глаз, почти детских, почти обиженных, в точно такие же, огромные и серые…**

- Toronya! – закричал менестрель, рванувшись из-под руки Эдрахиля.

Для сторонних глаз все свершилось в одно мгновение: парень ухнул в трясину, глотнув мутной жижи, Эленирэ метнулся к нему от края настила:

- Руку! – отчаянно и яростно, будто судьба целой Арды висела на волоске. Парень жутким усилием, мертвой хваткой вцепился скользкими от грязи пальцами в протянутую узкую ладонь. Эленирэ с силой потянул его к мосткам…

…потянул его вверх, обратно, из бездны, от смерти…**

Они упали рядом на настил, тяжело дыша. Оба дрожали от внезапно схлынувшего напряжения. Менестрель смотрел на человеческого юношу растерянно, будто увидел вдруг, в первый раз…

- Кто ты? – прошептал он на родном квэниа, голос сорвался.

- Я - Берен, - прохрипел парень на талиска, выплевывая и выкашливая мутную болотную жижу. Грязь текла по его лицу, он смахивал ее еще более грязным рукавом, только больше и больше размазывая, - я сын Барахира. Спасибо тебе, рохир.

- Я не рохир… – зачем-то ответил Эленирэ, все еще на родном языке, - я менестрель…

И вдруг рассмеялся, глядя на смертного, счастливо, безудержно, откинувшись на хлипкие мостки.

Смысл смерти.… Есть ли смысл в смерти? О, Эленирэ знал в тот момент – знал и верил, как никогда прежде, что за сила хранила истончившуюся нить его fea в Арамане, в Хелькараксэ, в стычках и битвах Эндорэ…. Веретено в руках Судьбы вертится все быстрее, все тоньше нить и почти окончен узор.… И это морозное предвесеннее утро, эта грязная жижа, эти странные серые глаза смертного юноши… Берена.… Сколько еще стежков до конца полотна?

- Да хранят тебя валар, Берен сын Барахира, - прошептал он, снова посмотрев человеку в глаза. Сердце сжалось и затрепетало.… Сердце звало домой…

В сумерках стрелы становились похожи на неведомых хищных птиц. Черные, стремительные росчерки. Ближний бой стихал, орки увязали в болоте, добраться до разбираемых гатей не могли. И только стрелы свистели вокруг, взрывая топь черными фонтанчиками грязи. По тусклому темному небу неслись разорванные лоскутья грязных, серых облаков. Берен вглядывался в блеклые, слабые огонечки далеких мелких звезд. Налетел порыв мокрого ветра, человек поёжился – одежда не высохла, ночной морозец беспрепятственно пробирался до самой кожи. Возле уха звонко свистнул черный стальной клюв, потом сыто и влажно чавкнуло где-то позади. Берен резко оглянулся. Высокий темноволосый эльда, что вытащил его из топи, бледный, как полотно, рухнул в стылую черную воду.

Боли не было. Был холод, змеиным жалом полоснувший по сердцу. Потом черное зеркало подмерзшей болотной воды устремилось ему в лицо…

…и разбилось мириадой серебряных осколков. Они разлетались, рассекая густую, серую мглу вокруг, будто яркие лучи внезапно хлынувшего в туман солнца. Проступили размытые очертания длинного сводчатого зала и мутный контур чего-то сияющего меж высоких колонн. Эленирэ понял – еще одно зеркало, увидел свое отражение в серебристой, мерцающей дымке. Отражение дрогнуло, озарилось улыбкой и трепетная, солнечная волна чужой радости хлынула на измученную fea менестреля. Эленирэ заплакал, наверное, но не было слез. Они долго стояли так, молча, обнявшись, похожие, как отблески Света, разные, как слезы и улыбка…. Ласковый отсвет Всесилия обнял их, отгоняя прочь тяжелые Тени былого…

Странное это чувство – возвращение домой, где не был так давно, что уже и не помнишь, как это – быть дома…

Они шли, не глядя друг на друга, но ни на миг не разнимая рук. Море ласково гладило ровную гальку и мягкими лапами касалось босых ступней. Потом медвяная, мокрая от предрассветной росы трава нежно и сонно шептала им что-то. В её шелковых волнах путались легкие пряди тумана. Тропа повернула, уводя вверх, на Туну, с моря дохнул ароматный теплый ветер, напоенный солью и всплесками чаячьих крыл. Ласково взъерошил волосы, погладил по лицам. Распахнулся небесный купол, бледно-лиловый и сиреневый, с золотым предсветным ободом. И на холме открылся, прекрасный и вечный, Тирион Сияющий…

Высокие предутренние звёзды летели над головой. Их узкие и острые лучи пронизывали ткань мироздания, будто иголками скалывали разные времена и пространства.

Зыбкий предутренний мир, мир предзвуков и предтеней, мир, где нет невозможного. Они замерли у начала дороги. И время остановилось.

На вершине вырисовывались силуэты: мужчина и женщина, обнявшись, неотрывно смотрели на восток, в бескрайнюю морскую даль.… А потом глаза их встретили взгляд двух детей у края дороги…

Мужчина так и остался стоять, будто прикованный к земле. Женщина медленно и тяжело упала на колени, протягивая к ним дрожащие тонкие руки.… В этот единый миг что-то в мире изменилось. Навсегда. Время вновь ожило. И тогда двое мальчишек сорвались, наконец, с места:

В городе открывались окна и эльдар, разбуженные криками, выбегали на балконы и террасы. Над Тирионом поднималась ладья Анор, первые лучи золотили светлый город и разгоняли легкий, кудрявый туман над мирными белыми Гаванями….