Когда-нибудь...
Нельо… Нельо.… Почему?.. Больно.… Разве не были мы правы – исполнив Клятву, за которую стояли до конца?.. Больно... Ладони пылают, будто жидкий огонь в крови. Предначальный Свет – невыносим.… А ведь он был всегда – прекрасней всего сотворенного... Почему?.. Нельо?.. Неужели Тьма настолько овладела нами?.. Мы давали Клятву, зная правду за собой. А теперь?.. Она горит во мне, она сжигает мне сердце… Нельо?.. Но ты уже не слышишь, брат… Тебе уже – не больно… Namarie…
На ладони не осталось ожога, и боль ушла. Но вместо нее настала – пустота…. Такой огромный мир вокруг – пустыня. Один. Последний из семерых. Один. Проклятый – и ненавидимый Миром…. С невыносимой тяжестью неисполненной Клятвы на fea… Тьма.. Впереди – только Тьма….
Прости меня, отец…Простите меня, .
Волна лизнула ступни. Тонкие кожаные сапоги быстро промокли. Начался прилив. Макалаурэ лег ничком на песок и закрыл глаза. Не было холода, не было боли. Только волны – соленые и теплые – гладили безвольное тело. Потом накрыли – и потащили за собой – в глубину…. Тишина, покой, легкость…. Странные тени и призрачные силуэты – память?...
- Снова ты, юный сын Феанаро? – Ульмо усмехнулся и качнул головой. С серебряных волос сорвались сияющие брызги.
- Прости, Владыка. Я не хотел тебя беспокоить… Мне просто очень нравится слушать, как поют волны…
- А они любят твой голос. Море всегда радуется тебе... Приходи, когда пожелаешь, hino…
Когда он открыл глаза, то ничего не увидел.… Сплошная пелена темноты. Столь странно – разум цел, и чувства – целы... А ему всегда казалось, это будет – ничто… Он ощутил прикосновение ветра к лицу и острые камни – под спиной. Потом где-то немыслимо далеко темнота разомкнулась – и открылось высокое ночное небо в ясных крупных звездах. Ночь. Обычная, тихая, осенняя ночь над Эндорэ. Макалаурэ вдруг отстраненно и безразлично осознал, что он – жив.… Он встал и огляделся. Возле самых ног мягко шептали волны – и убегали обратно в море. А за спиной шумел лес… Могучий, темный, древний. А среди путаницы ветвей – огонек далекого костра…
Ему было все равно – но темнота вокруг странно пугала, как пугает несбывшийся самый жуткий кошмар. И Макалаурэ пошел на отсветы пламени.… Пламя манило…
Маленький лесной костер посреди поляны – золотой круг света. А у огня спал эльда. Когда сын Феанора ступил из-за ветвей, незнакомец сел и посмотрел на него спокойными, равнодушными глазами. Синда. Темные волосы, глубокие тени под глазами, скорбно изломанная линия тонких губ… Он оглядел феаноринга однажды – и снова лег, закутавшись в плащ с головой. Макалаурэ было безразлично, кто он, безразлично – что это за место, куда его вынесли волны…Огонь – теплый и золотой – манил непреодолимо…
Нольдо сел у костра, протянул руку и кончиками пальцев коснулся зыбких язычков пламени. Пламя взметнулось, жадно целуя тонкие пальцы… Но не было боли. Только запах горелой плоти – как проклятие преследовавший его с тех самых пор… С каких пор?...
Удар – и обожженную руку невольно отбрасывает прочь от огня. Синда, спавший мгновение назад, вдруг оказался рядом, посмотрел в глаза Златокователю с еле сдерживаемой яростью:
- Almaen.
- Да, - спокойно согласился он. И вдруг понял, что не слышит собственного голоса.
- Что это?! – и только сорванный хрип сорвался с губ.
Синда сел рядом посмотрел на него внимательно и печально:
- Голос?..
Легче было просто кивнуть в ответ, чем снова не-услышать себя…
- А… понятно… ты… Ты… Пел?
- Пел.. – удивленно прошептал нольдо, - почему ты спросил?...
- Не знаю, - мотнул головой синда и покосился на свой плащ. На плаще лежала лютня. Красивая, заботливо покрытая вишневым лаком. Он снова посмотрел Макалаурэ в глаза и как-то неловко почти виновато усмехнулся:
- Вот... Играть теперь не могу.
- Теперь?
Тот медленно кивнул:
- Для нее – мог... А теперь – не могу… А ты не можешь петь…. Теперь – не можешь…
И,, повинуясь внезапному и бессмысленному порыву, Макалаурэ потянулся за лютней, бережно взял в руки, как хрупкую статуэтку из силимы. Синда следил за каждым его движением. Лютня была великолепна.. Она почти что звучала сама по себе: совершенный инструмент – для рук величайшего Мастера. И Златокователь тронул струны – лютня засмеялась высоко, чисто и радостно, как порыв теплого ветра весной… Тонкие струны мгновенно прорезали обожженные костром пальцы до кости. Хлынула кровь. А вместе в ней в сознание ворвалась Боль. Вокруг взревело пламя, мгновенно объяв тело феаноринга, горел даже воздух в груди. Он заслонил голову руками, выронив окровавленную лютню и закричал. Страшно, хрипло, отчаянно. А потом сознание покинуло его.
Ночью начался снегопад. Спокойный, ласковый и чистый. Когда он очнулся, уже рассвело, и вчерашний золотой осенний лес уже успел укрыться мягким белым платом. Не хотелось двигаться, думать и чувствовать. Было тихо – и все равно…. Где-то рядом кто-то сдавленно всхлипнул и Макалаурэ отстраненно удивился: о чем печалиться можно – теперь? Среди этой чистоты – и тишины… Он медленно сел и оглянулся на звук. У погасшего костра спиной к нему сидел синда, и плечи его мелко подрагивали.
- Где мы?.. – прохрипел нолдо. Синда замер. Помолчал немого. Потом судорожно вздохнул, поднял голову и, все так же, не оборачиваясь, заговорил:
- Давно.. Очень давно… Там, где я жил… Туда пришел однажды один эльда.. Он был родичем моего короля. Он был улыбчивым – и мудрым.. Это тогда он казался мне чудаком… Он сказал мне однажды, что знает и верит, что Единый всех своих Детей любит и прощает… Всегда. Он сказал, что самую страшную кару, самое жестокое проклятие мы сами взваливаем на свои плечи... И... Надо только суметь – простить себя… Ты думаешь – он лгал?...
В лесу стих даже ветер, и казалось, слышен был только нежный шепот моря вдалеке.
- Не умел… лгать, - медленно и трудно сказал Златокователь, незряче глядя в туманную даль.
Даэрон кивнул, одними губами прошептал:
- Когда-нибудь….
Резкий белый свет от чистого снега резал глаза. Нолдо зажмурился и опустил голову на колени.
Они сидели так долго. Но сколько – ни один из них не знал.
Потом синда взял лютню. Это было страшно для слуха: так играют человеческие дети, едва-едва учась. Когда-то ловкие, пальцы задевали соседние струны и подолгу задерживались, вспоминая следующий звук. Лютня бренчала и всхлипывала.
Но в этих грубых, отрывочных звуках Макалаурэ разобрал вдруг мелодию… Простую детскую песенку про ласточек над весенним лугом. Он бы рассмеялся, наверное, но горло вдруг сдавили слезы. И тогда он лег на снег, подставив лицо медленным, легким снежинкам, и тихо-тихо стал подпевать – голос хрипел и ломался, не хватало дыхания. Но Даэрон улыбался ему, не тая более слез….
Когда-нибудь….
(с) Лалайт Араниэль