Лето в Дортонионе
Финрод любил смотреть на людских детей. В дни пребывания своего в Дортонионе, он приходил, никем не замеченный, к людскому поселению. Там, на опушке светлого, пронизанного солнцем сосняка любили играть юные беоринги. Скрыться от их любопытных глаз не смог бы ни один взрослый – здесь, где лес на два полета стрелы был просторен и чист. Но Финрод был эльфом. Укутавшись темным дориатским плащом, он стоял, прислонившись спиной к теплому сосновому стволу, и тихо наблюдал. Плащ имел особое свойство менять цвет в зависимости от окружающих деревьев, трав и земли. Это был подарок от Мелиан.
Финрод наблюдал. Никто не знал, где он, бывало, пропадал целыми днями. Друзья думали – где-то бродил, исследуя земли. А Люди и вовсе не подумали бы спросить. Его слишком уважали и чтили в народе Беора. Это была еще одна причина, по которой владыка Нарготронда не показывался людям на глаза. Конечно, дети – не то, что взрослые. Многие не знали его в лицо. А если бы и знали.. Они были особенные. Скорей подбежали бы и обступили толпой, стараясь потрогать узорную ткань котты, тяжелую рукоять меча, забраться на колени, и спрашивать, спрашивать, спрашивать.. Они жадно познавали мир. И все новое и удивительное, что им встречалось. И этим – завораживали эльфа. Жаждой впитать мир в себя. И простотой. Если бы не строгие родительские наказы, новость о том,ч то встреченный эльф еще и король вызвала бы только еще больше вопросов и больший интерес. Они не умели бояться. Совсем.
Но они умели любить. Той особой, детской и очень наивной любовью, к которой ближе всего лежит Ученичество. Не учеба, не учение – Ученичество. Когда кто-то старший, мудрый и сильный открывает тебе мир. И ты любишь этот мир его глазами. И ты любишь весь мир – в нем, в Учителе…. Финрод не понаслышке знал, какова эта любовь. А еще он знал, что это великий труд для Учителя – дарить мир.. Это все равно, что дарить часть себя. Трудно, потому что приходится иногда показывать младшему то, в чем нечасто признаешься даже сам себе. Трудно – и иногда больно… Раздавать силы, любовь и веру… Но он был из тех немногих, кто знал, что все это – еще и великая радость.. Финрод любил – дарить…
Но у людских детей были еще и родители. Люди народа Беора. Кто из давних, давних – по своим меркам – времен вынесли благодарность, радость и какую-то трепетную самоотверженность в служении Фелагунду… Наверное, было за что. Да нет, Финрод знал, что было... Просто, любя дарить, он свои дары всегда отдавал с легким сердцем. И не просил взамен ничего.
Финрод любил людских детей. Ему нравилось смотреть на их игры. Это было так… будто мир вокруг них становился вновь юн и чист. Летел, рос, спешил и ликовал. Даже у эльфийских детей – было иначе. Они слишком тонко чувствовали ткань мироздания. И тяжесть отзвуков Искажения совсем рано накладывала на их fear невесомую, как первый иней, печаль. Они тоже играли, дурачились, бывало, и радостно познавали мир.. Но все равно, как будто знали, несли в себе память о боли мира.
В тот день стайка мальчишек как всегда слетелась под могучие своды сосен ближе к вечеру, когда закончили помогать отцам и матерям в хозяйстве, когда окончились уроки у тех, кто ходил у какого-то мастера в учениках.
Собрались как обычно - шумели, смеялись, слегка дрались. Делились новостями и жаловались на строгих отцов. Финрод слушал их и улыбался под низко надвинутым капюшоном. В такие минуты он мог себе позволить великую, недопустимую обычно роскошь: не быть королем, а немного побыть – Финдарато. Тоненьким даже для эльфа мальчишкой, с непокорными прядями золотистых волос, все время падающих на лицо. С удивленно распахнутыми навстречу миру глазами. Улыбчивым мальчишкой с белых пирсов Альквалондэ. Иногда Финроду казалось, что это мальчик – и не совсем он сам – но всегда живет в нем. И иногда вот так вот – выглядывает наружу, отправляя занятого вечными заботами короля в забытье. Как бы он хотел сидеть сейчас среди этих детей – как равный….
Вечер начинался вполне обыкновенно. А вот игра затеялась необычная. Финрод хмыкнул и прикусил губу, чтобы не смеяться. Мальчишки разыгрывали Великую Людскую легенду: передачу короны от лорда Маэдроса лорду Финголфину. Для ребят эта история полна была героизма и величия. А еще – загадочной древности. Подумать только! Так давно дело было, что даже их прадеды не ступали еще на земли Западного Белерианда!
Финдарато с трудом сдерживал смех.
История спасения Майтимо, в которой он участвовал и сам, врезалась в память прочно и мрачно, как высеченный из гематита обелиск. И безумные глаза Финдэкано, будто одержимого фэйром – успеть, смочь, выдержать. И выжженный изнутри отчаянием и мукой, безответный Нэльо… И кони у подножий Тангородрим. Тревожная мысль, бьющаяся в груди, как бабочка о витражное окно: я здесь, я жду, возвращайтесь, оба, только возвращайтесь… Это все лежало в памяти одной из тяжких глыб льда… Лежало – и болело, тупо и давно, как болит у Человека на погоду старая рана.
Но сейчас, среди солнечного, прогретого, янтарного, смолистого сосняка, среди ребячьих голосов и их серьезности в этой игре... Нельзя было помнить. Только смотреть – и видеть совсем, совсем по-иному.
Вот Фингон Отважный, долговязий и чуть сутулый, с исцарапанными валежником загорелым ногами, с россыпью веснушек на скулах, упрямо шагает по склону ближнего холма, перебирается через овраг. А вот он уже на плечах стаскивает вниз, на полянку, друга – Маэдроса, черноволосого и жилистого, на полголовы ниже себя. А вот спешит к ним на помощь из дальних кустов, с Ард-Гален, отряд. Финдарато вдруг понял, что силится угадать в ком-то из юных беоринговских «нолдор» себя. Тихо рассмеялся и крепче закутался в плащ. А вот уже и конец игре. И «Маэдрос», величественно приклонив колено, отдает корону, скрученную из ивового прутика «государю Финголфину».
Ребята доиграли, сели кружком у маленького костра и притихли. Тёплые летние сумерки опускались на Дортонион.
Из-за чего началась драка, Финрод не рассмотрел и не услышал. А может быть - просто не заметил причины. Ведь у Людей и Эльфов разные понятия о чести, и разные вещи кажутся им обидными. Он только увидел, что началась свалка – очень быстро и очень яростно. Впрочем, через пару мгновений свалка мальчишеских тел сама собой распалась. Ребята отступили на шаг, образовав плотный круг. А вот в кругу все так же мелькали чьи-то босые пятки и слышались короткие вскрики и ругань. Двое сцепились всерьез. Финрод лишь несколько раз видел, как дети дерутся. Впрочем, ему хватило. К тому же он прекрасно знал ту ярость и одержимость, что одолевала взрослых Людей порой в минуты отчаяния, боли или злости. Пора было вмешаться. Он стремительно оказался возле драчунов, схватил обоих за шиворот, растащил. Мальчишкам было лет по двенадцать, уже достаточно крепкие и закаленные, они яростно отбивались от эльфа, в то же время пытаясь достать друг друга. Но Финроду хватало сил легко удерживать обоих. Потом он поставил их на ноги, откинул капюшон и суровым – королевским воистину – взором заглянул обоим в глаза:
- Вы почему дрались?
«Эльда!» - зашелестели вокруг голоса оторопевших детей. Фелагунд не обращал внимания.
- Почему вы дрались? – со сталью в голосе переспросил он. – Столь яростно, воистину, можно бить лишь страшного Врага! В чем дело?
Но под строгим взглядом эльфа – и знатного, как видно, эльфа! – драчуны молчали оба, как немые. Только один из них, - Финрод узнал в нем недавнего «Финголфин», - опустил голову, уставившись в землю, а второй – «Маэдрос» - упрямо и открыто смотрел эльфу в глаза. ЧуднЫе были у мальчика глаза. Того особого серого цвета, где не отделить грозовых облаков от вороненой стали. Он молчал: не испуганно - упрямо. Как молчит твердо уверенный в правоте и готовый не перед чем не отступить за свою правду.
Финрод вгляделся в его глаза. Хороший был мальчишка. Ладный, смелый, честный. Таким, наверное, мог бы быть и… Впрочем, к чему гадать о том, чего нет. Эльф оглянулся и вдруг почувствовал вокруг густые синие сумерки, теплые и густые, как бывает только летом. А еще он понял, что поляна пуста. Дети разбежались, подальше от гнева незнакомого нолдо. Разбежались все, кроме этого сероглазого.
- Ну вот. А ты чего остался? – просто и прямо спросил его Финрод.
Неожиданно для себя, получил столь же прямой ответ:
- А мне чего бояться? Я был прав. Я не боюсь. А ты зря вмешался.
Фелагунд усмехнулся и покачал головой, сверху вниз глядя на маленького упрямца.
- Не думаю. Вы дрались. Разве был у тебя достойный повод причинить боль своему товарищу?
- Повод?! Да он меня оскорбил! Он меня, знаешь, КАК оскорбил! За такое вообще.. вот.
- Что – вот? – Финроду стало на самом деле интересно, и он сел у костра, как сидели совсем недавно людские дети.
Мальчишка посопел, потоптался, облизнул разбитую в потасовке губу. Сел напротив. Сложил руки на груди и насупился.
- Мы играли. В спасение Маэдроса. Потом просто говорили.. ну, легенду обсуждали.. Знаешь эту легенду?
Финрод снова прикусил губу, с великим трудом сдерживая улыбку, и кивнул.
- Ну вот. Поспорили, значит немного. А он возьми и скажи, что я, мол, не то, что государь Фингон. У меня, мол, кишка тонка была бы за другом лезть на Тангородрим! Я же.. ну, нет у меня случая доказать, что я бы за другом... Хоть в Черную Твердыню прямо!
- Не стоит, - тихо, но твердо перебил его Финрод. – Не стоит просить у судьбы таких необходимостей в жизни, мальчик. Есть множество других способов доказать свою смелость и отвагу. И это вовсе не драка!
Мальчик нахмурился еще сильнее и опустил голову, принялся рассматривать заплатку на рукаве.
- Это не та вещь, за которую стоит причинить боль живому существу. Тем более – товарищу…
- Это Честь! – вскинулся сероглазый.
- Честь... – горько проговорил нолдо.- Ты считаешь, что за Честь можно пожертвовать другом?...
- Как это? – тут же остыл и озадачился мальчик.
- Ну.. Как.. Ты его ударил. Хотя он не всерьез говорил, наверное. Если он сильно обидится или ему здорово от тебя досталось – он перестанет быть твоим другом.
Они молчали довольно долго. Потом юный беоринг хмуро повел плечами и тихо пробормотал:
- Я понял. Я знаю, что сделаю. Я залезу на самую высокую вершину Криссаэгрим!
- Зачем? – удивленно переспросил эльф.
- Там, говорят, воткнут кинжал нашего короля Финрода! Я достану, если это не сказка! все узнают, что я не трус! А с друзьями.. я больше постараюсь.. так не делать. Не бить.. без большого повода!
- Кинжал-то воткнут, - улыбнулся Финрод, - только лезть туда не надо, все же. Твои друзья и так знают тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, чего ты стоишь, поверь мне. Они восхищаются твоим мужеством.
- А ты откуда знаешь? – удивленно и польщено спросил мальчик.
- Ты же не убежал сегодня..
- Я же был прав… Потому и не боялся.. Чего бояться, если правда за тобой…
- А друга зря ударил…
Мальчик виновато кивнул:
- Зря.. но это же трудно.. выбрать между своей задетой Честью и..
- Бывает труднее.
- Как?...
- Ну.. вот представь.. Если бы Враг поймал твоего друга. И спасти друга значило бы уронить Честь…
- Ой, - серые глаза крепко зажмурились, и от быстрого мотания головы, из стороны в сторону заметались темные прядки, - я бы не смог выбрать!! Ни за что не смог бы!!!
Финрод молча склонил голову к плечу. Хороший был мальчик.. Такой славный. Так похожий на сына. Которого никогда не было.
Над Дортонионом медленно наклонялась тихая, чистая ночь.
Когда на потемневшем небе густо рассыпались яркие крупинки высоких звезд, Финрод Фелагунд вернулся в свои покои, распахнул настежь окно и долго улыбался в ночь. В тот же час человеческий мальчишка, подбежал, запыхавшись, к крыльцу своего дома. На пороге его встретла рассерженная мать и строго спросила:
- Берен! Где тебя опять носит так поздно?
(с) Лалайт Араниэль