Макалаурэ
Хрустальные сумерки опускались на Эред-Линдон. Небо распахнуло ветряные крылья, и по лиловому бархату небесного купола рассыпались осколки силимы. Медленно мерк на Западе багряный и золотой венец колесницы Ариэн. Медленно остывала земля, и ветер едва проснулся над сонными волнами, потянувшись, как дитя за игрушкой, к дальним синим вершинам Поющих гор. А горы молчали. Сколько уже? Может быть, день, а может, Эпоха успела истлеть на ладонях Вечности. Ночь склонилась над тихой землей, и море потянулось ей навстречу: в Форлиндон начался прилив.
Макалаурэ не знал, сколько лиг он прошел. Он не знал и того, куда идет. Ему было все равно. Море вело его куда-то, и он верил морю, день за днем шагая вдоль берега… Эта ночь ничем не отличалась от других – волны, небо, звезды и ветер. Бархатные сумерки, горьковатый запах соли… Ни цели, ни пути, ни выбора... Просто – идти… А потом что-то внезапно изменилось в мире. Так меняет привычный виднокрай сильно подросшее за годы дерево…
Темный силуэт у кромки воды. Ребенок? Кано подошел ближе. И верно, ребенок. Совсем малыш. Рыжий. Он сидел на песке и кидал в море камешки. Край черного плаща зашуршал по гальке, и мальчик запрокинул голову, пытаясь оглядеть высокую фигуру. А потом – просто протянул удивленному Макалаурэ несколько камешков на крохотной своей ладошке.
- Хочешь?
- Зачем мне? – чуть отшатнулся феаноринг.
- Бросишь в море, - спокойно и наставительно, как если бы Кано был малышом, ответил он.
- Зачем?..
Рыжий дернул худеньким плечиком:
- Не знаю. Так надо. Надо забросить как можно дальше. Далеко-далеко. Я туда хочу.
- Туда? За море?...
- Нет. Домой… Туда…
Макалаурэ вдруг догадался:
- Ты из лаиквэнди, верно?
Малыш кивнул.
- И твой дом погребло море?
Снова лишь молчаливое согласие.
- А где твоя семья?..
- Не знаю. Я потерялся. Было много орков, а потом было очень страшно, и дрожала земля. А потом мы все бежали, быстро-быстро. А теперь я здесь, а они далеко. С той стоны моря. А я хочу домой.
Кано внезапно стало холодно, и он сел рядом с ребенком на мокрый песок. Волны набегали одна за одной, одна за одной – так спокойно, так бесконечно, такие разные, такие схожие…
- Мои тоже теперь все там, - медленно проговорил он, - по ту сторону…
Рыжий посмотрел на него грустными зелеными глазами и кивнул:
- Они тебя тоже не взяли с собой, да?
Феаноринг горько ему улыбнулся:
- Не взяли…
- А у тебя были братья?
- Да. Шестеро.
- Здорово! А у меня только Линтэ. Я ужасно за ним скучаю, знаешь.. просто ужасно. Он был такой сильный и смелый… Он играл со мной. Он умел свистеть иволгой… А ты умеешь?
- Не знаю, - удивился Кано, - никогда не пробовал…
- Так ты попробуй! Вдруг умеешь… шесть братьев. Повезло же тебе…
- Повезло, - отрешенно кивнул Макалаурэ.
Что-то странное творилось с разумом, будто стремительный вихрь налетел - и разбросал тщательно хранимые крупицы памяти по ветру…. Они вставали перед ним один за другим. Будто он отчаянно звал их – и они откликались. Он боялся смотреть им в лица. Отчего-то казалось, что неподвижная умиротворенность мертвого hroa снова накроет жуткой маской их живые черты. Но нет.
Первыми пришли близнецы. Рыжие, как этот мальчик рядом, почти такие же малыши. Вечно растрепанные. Вздернутые по-детски носики усыпаны рыжими пятнышками. Они дерутся на деревянных мечах, то и дело кубарем катясь по пыльной лужайке, и смеются…
Namarie.
Куруфинвэ что-то горячо доказывает невидимому собеседнику, непрестанно водя пером по чертежу. Глаза сияют. Крылатое вдохновение озаряет лицо и делает его совсем чистым и светлым.
Namarie.
Морьо хмурится, оглядывая разноцветный витраж. Ему не нравится, как встали стекла. Ему не нравится, смальта в оправе и не нравятся цвета. Лучи Золотого Света медленно набирают силу и внезапно врываются в окно, разбрызгивая радужное сияние витража по комнате. И в ответ ему медленно улыбается Морифинвэ.
Namarie.
Тьелкормо пускает коня в галоп, и несется вниз с холма взапуски с ветром. Плащ бьется позади, как крылья. Охотничий рог оглашает окрестные леса, и звонкое эхо еще долго не затихает в чаще. Он совсем юн и беззаботен. И никакие тяжелые тени не перечеркивают красивое лицо…
Namarie.
Нельо смахивает струйку пота со лба, любуясь новорожденным клинком. Протирает сияющее лезвие жесткой тряпицей. Он довольно щурится, пробуя, по руке ли вышел меч. Кивает навстречу Кано: «Что, братишка? Новые струны? Серебряные? Удачи!..»
Namaire.
Маленькая рука уверенно дергает его за рукав:
- Эй!
Колдовское оцепенение медленно спало, как тает утренний туман над морем.
- Прости. Я задумался. Что?..
- Тебе подарок!
- Мне?
- Да. Вот.
И в руках у малыша оказалась лютня. У Макалаурэ замерло сердце. Он узнал бы ее среди тысячи… Вишневый лак, затейливый узор…
- Откуда?..
- Он так и сказал, что ты ее сразу узнаешь. И узнаешь от кого.. А то я не запоминаю имен, знаешь…. Он сказал: она тебе нужнее. Вот. И еще - что ты умеешь свистеть иволгой!
Кано держал драгоценный подарок, как держат младенца: почти нежно, очень бережно. Ласково погладил струны – и лютня сонно вздохнула в ответ…
- Подожди-ка, малыш.. Так ты тут давно?.. Совсем один?..
Лаиквэндо беззаботно тряхнул рыжими кудрями:
- Я не помню, сколько. Я все ждал, когда море отступит, чтобы пойди домой. Здесь был вот он, лютню оставил тебе.. А еще есть фалатрим, я у них живу.. А здесь – по ночам жду, когда уйдет море…
- Фалатрим?.. Здесь? Где? – Кано заглянул мальчишке в глаза и погладил по голове, будто убеждаясь, что он – не иллюзия…
- Там, - Рыжий быстро вскочил на большой валун и показал на ближний мыс, - там бухта. Они строят Гавани. И у них красивые корабли, похожие на белых птиц…
Что-то лопнуло в груди, как перетянутая струна. Сдвинулись грани Мира. Макалаурэ покачнулся, схватившись за грудь, и осел на песок. Сердце горело. Он не чувствовал боли, но неизъяснимая мука сдавила горло. Он не застонал и не вскрикнул, только по щекам побежали наперегонки две слезы. Смещались Времена и пространства, странным образом выправляя Музыку. Он никогда не смог бы объяснить, он просто чувствовал: не Искажение, а именно Исцеление… Как будто еще несколько нот упали туда, где Великий Мастер повелел им быть изначально.
- Тебе плохо? – заботливо заглянул ему в глаза малыш-лаиквэндо. – Ты плачешь…
- Нет, малыш, нет, - прошептал Макалаурэ в ответ, притянул мальчика к себе и крепко обнял, вдыхая аромат рыжих локонов. – Все будет хорошо, слышишь?
- Я знаю, - рассмеялся тот, выпутываясь из крепких рук феаноринга и куда-то таща его за собой. – Идем! Я скажу им, что море вернуло мне брата. А ты посвистишь им иволгой, и они поверят. Идем, они хорошие, они будут рады. Ты будешь играть им на лютне и петь. Они тебя полюбят, вот увидишь! Ты ведь умеешь петь?
- Да, - неуверенно ответил Кано, и вдруг понял, что это правда. Что теперь он снова может петь, - да! Могу! Хочешь? Я спою тебе. О море.
- Хочу!
И Кано запел. Давнюю, давнюю песенку, что он когда-то запретил себе помнить. Ее любили петь тэлери, возвращаясь домой издалека….
Кирдан встречал рассвет на причале. Что-то странное творилось сегодня с морем. Жемчужные волны весело бились о пирс и выбрасывали на песок золотые янтарные капли. А воздух был недвижим. Море смеялось и играло само по себе, собственной волей, отчего-то не слушаясь велений Ветра. Это было очень странно, но какая-то огромная радость росла в душе. Как предчувствие праздника. Или долгожданной встречи.
Владыка фалатрим вгляделся в горизонт. Над морем медленно и нежно светлело небо, очерчивая темным силуэты прибрежных скал. От мыса по кромке воды шли двое. Оссириандский мальчик, которого недавно нашли на берегу сторожевые, держал за руку высокого худого эльда в черном плаще. Нолдо. По одежде – феаноринг. Кирдан нахмурился. Но волны ласково касались сапог незнакомца и расступались, открывая ему узкий путь вдоль скалы. Море зорче, чем любой разум, распознает в сердце зло. Море любило его, этого печального, высокого нолдо со смутно знакомыми чертами и плащом феанариони на плечах.… Кирдан улыбнулся и пошел навстречу малышу-лаиквэндо и его спутнику. Кирдан верил морю.
(с) Лалайт Араниэль